Библейский именослов русинского языка достаточно велик, чтобы стать основой крылатых слов, пословиц и поговорок. Некоторые из них сохраняют свою прямую семантическую привязку к сакральному первоисточнику – таковы, например, знає го Сятый Петро и Не мож служити Бõгу и Mамоні. Большинство же таких имён получили региональное осмысление. Таковы имена святых, ставших праностиками, т. е. метеорологическими ориентирами: на Иля черево ги кобыля, На Пéтра ледва душа тепла (на Петра уже ледвы душа тепла), Дав Бог Юря, не замерзне куря, Не усе в ниґілю Петра. Семантическая переориентация некоторых из них порождена народными представлениями о соответствующих библейских персонажах – ср., например, Миколай трясе бородõв, соответствующее украинскому и русскому фразеологизму білі мухи літають, белые мухи летают, характеризующему появление первого снега. Иногда такие представления опосредованы фольклорной (например, песенной) традицией – как в случае с оборотом говорити на бум лазаря. Еще большее семантическое перевоплощение наблюдается в случаях, когда происходит, в сущности, десакрализация имени в русле народной «смеховой культуры» (М.М. Бахтин). Именно таким путем создаются темпоральные фразеологизмы На жидьÿські Петра и До жидÿських Петрÿв – ‘никогда’. В словаре Д. Попа к ним приводятся украинские и русские эквиваленты на Миколи та й ніколи, после дождичка в четверг и дожидайся Юрьева дня, когда рак свиснет. Собственно говоря, все они являются фразеологизмами-оксюморонами, которые П.Г. Богатырев (1962) назвал фольклорной «формулой невозможного». Эта формула встречается в пословицах и поговорках, в сказках и былинах, в народной песне и драме, в заговорах и загадках. В каждом из этих жанров она, естественно, имеет свою эстетическую функцию и художественную специфику. В основе такого «оксюморона в действии» лежит недействительный, абсурдный факт. Особо функциональной, можно сказать, «самодостаточной» является «формула невозможного» в малых формах (simple forms) фольклора. В паремиологии формула невозможного является иронически-шутливой поговоркой, типичным видом народной фразеологии с такими характерными признаками последней, как раздельнооформленность, семантическая слитность (т. е. сводимость к значению ‘никогда’) и экспрессивность, порожденная неправдоподобным образом. Вот почему фразеологический фонд многих народов изобилует выражениями этого типа. Приводимые русинские темпоральные фразеологизмы с библейскими именами относятся именно к таким паремиологическим универсалиям. Их круг расширяется и за счет оборотов со значением ‘никогда’, образованных интеграцией иных компонентов: на сяті ниґда (укр. як рак у полі свисне, рус. после дождичка в четверг); за Ференц Йõвшки (укр. за царя Тимка, коли земля була тонка, рус. при царе Горохе); Такі розумняки были ищи за Маріï Тирийзіï, укр. Такі розумняки були ще за царя Тимка, рус. Такие умники были еще при царе Горохе); коли на горі рак свисне (укр. на Миколи та й ніколи; рус. на то лето, не на это, а на третий год, когда черт умрет); русин. коли ріка удгόрі ся вберне (укр. тоді то буде, як ся догори вода оберне; рус. в Вознесенье, в оно воскресенье). Ср. также русинские фразеологизмы близкого типа, образованные по той же универсальной «формуле невозможности»: Кобы каждый быв богатый, ба ко бы бідовов; Кобы не жона и діти, лем у кõрчмі бы сидіти; Кобы свіня роги мала, та бы світ перевернула; Кобы сонце знало, як тяжко робити, оно бы ся измыгало скоро заходити; Кобы чилядник знав навперед, стораз бы ся вшиткого варовов; Кобы чилядник знав, де впаде, заголовок бы постелив и под. Русинским поговоркам этого типа предлагается комплексный анализ на фоне сопоставления с другими языками. Затемнённая образность некоторых из них раскрывается и комментируется.